Когда я появилась на свет, мои родители были довольно молоды. Жили они, правда, отдельно от родителей - по распределению (в те годы после института тебя прикрепляли к определенному предприятию) , они отправились в далекий уральский городок, что бы стать инженерами на заводе. Как молодым специалистам им выделили однокомнатную квартиру, они быстро обжились, и сколько я себя помню - в нашем доме всегда было множество их друзей и приятелей. Словом, они вели вполне веселый, молодежный образ жизни. И тут, незапланированно, на свет появилась я. Сейчас я понимаю, что моя мама чувствовала себя крайне неуверенно в роли матери. Не имея под рукой бабушек и дедушек, она решилась довериться единственному источнику педагогической мудрости, который оказался в ее распоряжении - книге о воспитании детей, изданной аж в 1937 году.

Согласно этому "ветхому завету" педагогики, главное в деле воспитания - это режим дня. До 10 лет дети должны были укладываться в постель в восемь вечера - и все тут. Вполне возможно, что в 37 году это была актуальная информация - может дети должны были подниматься к утренней дойке и идти пешком за пять верст в школу в соседнем селе: Но для меня это было невыносимо - проворочавшись с боку на бок до 10 я с трудом засыпала. Но не тут-то было - в 11 звенел будильник, и мама педантично будила меня и усаживала на горшок. Почему чертов фолиант настаивал на горшке? Кто его знает, возможно потому, что большая часть населения пользовалась тогда нужником во дворе: В любом случае, я, растопырившись, как лягушонок, в трех метрах от благоустроенного совмещенного санузла усиленно пыталась расслабиться и пописать.

Наверное, само по себе все это было не страшно. Но, как я уже упоминала, мои родители были молоды, общительны, и каждую неделю у нас собирались их друзья - семейные пары с детьми, по большей части моими ровесниками. В половине восьмого, когда наши детские игры были в самом разгаре, мама громогласно объявляла, что Жанночке пора спать. Каждый раз я упиралась, хныкала, пыталась разжалобить ее слезами, но мама считала, что я перевозбудилась от гостей, и чем раньше я окажусь в кровати, тем лучше. Среди моих сверстников, разумеется, считалось особым шиком, признаком "взрослости" ложиться спать наравне со старшими. И вот меня уже, на глазах у всех, тащили в ванную, откуда я выходила уже в пижамке. Мои друзья хихикали надо мной, а самое обидное было, разумеется, то, что в нашей однокомнатной квартире моя кроватка была просто отгорожена от комнаты шкафом. Рядом, в двух шагах дети гостей продолжали играть, и непременно кто-нибудь заглядывал в мой закуток с насмешками. В 11, когда еще не все гости разошлись, раздавался громогласный звонок будильника, и мама, опять таки вслух извинялась, что ее девочке пора пописать. Она усаживала меня на горшок, и хотя это происходило рядом с моей кроваткой, обзор из комнаты был великолепный. Взрослых это, разумеется, не интересовало, а вот дети собирались на мое "великое сидение" как на цирковое представление. От стыда я не могла расслабиться, а мама, сидящая рядом на корточках, и нетерпеливо приговаривающая "пись-пись" , только добавляла неловкости. Наконец, струя звонко ударяла в металлическую стену горшка, оповещая всех присутствующих об успехе мероприятия. После этого мама поднимала меня, вытирала попку, и для меня, 8-9 летней девочки такая экспозиция - без трусов перед сверстниками - была постыдна и невыносима.

Но все это меркнет перед празднованием моего 10го дня рождения. Согласно "воспитательной книге" ровно с этого дня и до 16 лет я могла ложиться спать не в половине восьмого, а в 9, и обходиться без принудительной высадки на горшок. Почему моя мама решила, что привычка, к которой она сама приучила меня на протяжении нескольких лет, исчезнет сама собой от перемены дат - бог знает. Но за праздничным столом, где опять была компания друзей родителей, разумеется, с детьми, мама не раз упомянула, что "девочка совсем выросла, теперь я (в смысле - мама) могу спать спокойно, а не подскакивать по будильнику, что бы усадить ее на горшок". День рождение - днем рождением, но в полдевятого я отправилась спать, в развеселой пижаме с утятами, предварительно попрощавшись со всеми гостями. В половине 11го я, наконец, крепко заснула, а ровно в 11, точно по будильнику, впервые за многие годы описалась в кровати. Об этом незамедлительно доложил взрослым, продолжавшим застолье, кто-то из детей, и растерянная, покрасневшая мама, потерпевшая педагогическое фиаско, кинулась ко мне. Она судорожно начала собирать мокрое постельное белье, стащила с меня промокшие пижамные штанишки и так, полуголой, отправила в ванную, мыться. Не думаю, что ею руководил злой умысел, скорее всего она действительно просто растерялась, но в результате я дважды проскакала по комнате перед всеми гостями в одной коротенькой пижамной кофточке, едва доходившей мне до пояса, пытаясь прикрыть ладошками писю. Потом я еще долго не могла заснуть, и прислушивалась к шуткам гостей по поводу случившегося. Сейчас я понимаю, что смеялись над моей мамой, но мне-то тогда казалось, что надо мной! В результате горшок из обихода мама осторожно вывела только к моим 14 годам, когда "ночные казусы" стали случаться со мной только в исключительных случаях.

Еще одним фетишем, навязываемым ненавистным "Воспитанием детей" , стал мой стул. Да-да, стул в "том самом" смысле. По убеждению авторов, я должна была ходить "по большому" два раза в день, с точностью кремлевских курантов. Для этого родителям самим предлагалось выбрать время - моя мама остановилась на 7-15 и 16-15. До какого-то возраста все шло на удивление хорошо, уж не знаю, чем это можно объяснить. Но когда я стала подростком, мой кишечник отказался служить "сигналами точного времени". Опоздание в четверть часа родители воспринимали как ужасающий запор и однозначное показание к клизме. Родители работали посменно, так что им не составляло никакого труда по очереди следить за этой деликатной стороной моей жизнедеятельности. Сперва, в "час икс" меня с громогласными напоминаниями отправляли в туалет. Спустя пять минут приходили мама или папа и присев рядом на корточки уговаривали потужиться. Когда и это оказывалось бессмысленным, меня отправляли в комнату, готовиться. Я расстилала на кровати противно шуршащую клеенку, большое полотенце, и, сняв с себя все ниже пояса, устраивалась в классической позе - на боку, лицом к стене, поджав одну ногу к животу, так что моя упрямая дырочка весело выглядывала между полушариями попы. Спустя пару минут появлялся родитель с дежурным подносом, нарытым марлей. На подносе была жестянка с вазелином, резиновая груша и старая эмалированная кастрюлька с теплой кипяченой водой. Почему мои родители не пользовались кружкой Эсмаха - я не знаю. Может они тоже не знали о ее существовании? Во всяком случае, носик груши многократно путешествовал из моей попки в кастрюльку и обратно, пока весь литровый объем не перемещался ко мне в кишечник. Папа проделывал процедуру быстро и даже весело, но я очень стеснялась раздеваться перед ним, и, несмотря на то, что с мамой мне было гораздо труднее, предпочитала ее "вечернюю смену". Мама же при постановке клизмы начинала сюсюкать со мной, как с младенцем. От ее бесконечных причитаний, вроде "Где тут наша маленькая вредная дырочка? Сейчас мы смажем ее вазелинчиком, что бы Жанночке не было больно:" , "Потерпи мой котеночек, сейчас мама зальет еще чуть-чуть водички в твою попочку, чтобы выгнать противную какашку" у меня скулы сводило. Однажды (мне было лет 12) в урочное время у меня в гостях оказались мои одноклассницы. Маме было абсолютно все равно, есть у меня гости, или нет - в 16-15 она, нимало не стесняясь, сообщила мне, что пришло время какать. Девчонки скривились и засобирались, но мама их остановила сообщением, что даже если придется ставить Жанне клизмочку, это совсем недолго. Ставить, разумеется, пришлось. На глазах у одноклассниц я была вынуждена расстелить клеенку, полотенце, и улечься без трусов и с задранным халатом в позе "в гостях у клизмы". Одно меня радует до сих пор - я не видела их лиц, когда мама со своими обычными причитаниями вставляла и вставляла в меня грушу. После этого случая я, неожиданно, стала популярной личностью в классе - в гости ко мне после уроков обязательно заглядывали одноклассники, и, разумеется, дожидались сеанса клизмования. Сегодня я понимаю, что в начале восьмидесятых, у моих одноклассников просто не было другого источника эротических впечатлений, но тогда я предпочитала не задумываться, почему со мной так охотно "дружат" мальчики. К 17 годам, т. е. к выпускному классу, мой кишечник смирился с необходимостью двукратного опорожнения.