- Ну, трактористу из совхоза, - он хихикнул.

- Какому еще трактористу? Да ты надо мной издеваешься! - наконец, поняла я.

- А что, и пошутить нельзя?

- Хороши шутки. Это ужасно. Бедная девочка. Игорь...

- Что?

- Мы должны предохраняться, чтоб у нас такого не случилось. Купи себе.

- Не себе, а нам.

- Хорошо, нам. Купи.

- Не бойся. Я уже купил. Они в кармашке. А мама нас не услышит?

- Ну не сейчас же, ты что c ума сошел? И потом, я больная.

- А я подумал, что ты хочешь сейчас. От всех болезней хорошо. Грелка во весь

рост называется.

- Игорь, ты порося. Как ты можешь мне такое говорить?

- А что?

- Ничто. Порося.

- Не сердись. Люблю тебя.

Мы немного помолчали.

- Слушай, а так быть с нашими тетрадями? - спросила я и увидела, что он

сразу понял, о чем идет речь.

Он покраснел.

- Ты думаешь, все так и писали? - он криво улыбнулся.

- Даже, если не все, все равно, что делать? Ни о какой коллективной читке не

не может быть и речи.

- Ты права. Давай поступим проще. Тетради пускай все сдадут, ты их перевяжи веревочкой, и когда мы пойдем по чердаку, то ты, словно нечаянно, урони их в проем между корпусами. Там ширина сантиметров двадцать, глубина метров шесть, достать нельзя никакими способами. Я слышал, такие дырки вычищаются раз в двадцать лет специальными бригадами мусорщиков. А если потомки найдут и прочитают, то нам это уже ничем не грозит.

- Хорошая идея. Давай так и сделаем. Только я не знаю, где эта дырка, могу в полумраке потерять не там, где нужно.

- Дашь их мне, чтоб я нес, я и уроню.

Мы еще пошептались, и он ушел. Теперь мне было спокойно, вопрос, мучивший меня две последних недели отпал так легко и просто. Игорь - умница. Вот, чем отличается мужской ум от женского - умением мгновенно найти верное решение. Где-то я читала "ум - это скорость". Сегодняшний случай - хорошая иллюстрация.

Я чувствую, что засыпаю.

Еще пара фраз.

А если через много лет наши тетради кто-то найдет? Скажем, лет так эдак через двадцать, как говорит Игорь. Мне тогда будет... Сколько мне будет? Ого, тридцать шесть. У меня, видимо, будет муж, семья, дети. Как я отреагирую на свои девичьи записи? Если мне их кто-то прочитает или я услышу их, например, упаси боже, по радио?

Что я тогда сделаю?

Я улыбнусь своему прошлому.

     Вот и все. Признаюсь, я полюбил моих подростков. Мне не хотелось с ними расставаться, и я, набравшись смелости, пошел в школу, зашел к директрисе и долго пытался объяснить ей, кто я такой и что мне нужно.

- Зачем вам классные журналы такой давности?

- В то время здесь учились дети моих знакомых.

- Нет, я не могу, я не имею права. Какие фамилии Вас интересуют?

Я назвал.

- Нет, я таких не помню. Значит, это было еще до меня. До того, как я стала

директором.

Я пошел в адресный стол и там меня ждало разочарование. Все мои подростки уехали, кто учиться, кто в армию. Но никто из них не вернулся назад. Получалось, что шесть тетрадей - это единственная память, оставшаяся от моих героев. Стало как-то жутковато. Вспомнился Игорь и его рассуждения о том, что нам грозит вымирание. Это утвердило меня в мысли предать записи гласности.

И все-таки я нашел человека, который знал авторов моей повести. Это была их учительница русского языка. Она утверждала, что помнит всех своих учеников.

- Ольга Васильевна, так Вы их всех помните?

- Всех поименно.

- Вот повесть, написанная по их дневникам, не поможете ли отредактировать?

- Конечно, помогу. Как не помочь?

Она читала повесть три дня. Когда я пришел к ней, она стала сокрушаться.

- Ужас. Ужас.

- Что, так плохо?

- Мне так и не удалось научить их правильно выделять при письме прямую речь.

Тут я понял, что она, видимо, слегка тронулась рассудком. Она совершенно не восприняла смысл написанного, зато тщательно выверила грамматику и синтаксис.

Потом я дал рукопись моему другу, работнику прокуратуры.

- Посмотри, можно ли это печатать? - спросил я его.

Он тоже читал повесть три дня. Вердикт он выносил, вальяжно развалившись в кресле. Тыча пальцем в наиболее откровенные места в тексте, говорил о строгой ответственности, к которой следует привлечь автора за вот эту фразу и за эту.

- Смотри, вот паренек раздевает девушку. В девятом классе! Это невозможно!

- А ты считаешь, в каком классе это возможно?

- В каком? - на его лице блуждала улыбка. Он что-то натужно вспоминал.

- В десятом! На двадцать третье февраля, - радостно заявил он.

- А я тоже на двадцать третье, - чуть не воскликнул я, - только в восьмом.

Но тут я осознал, что мой знакомый зациклился, так же как учительница, только на своем. Разговора, увы, не получилось.

Тогда я вспомнил, что есть человек с совершенно свежим восприятием жизни.

Только маленький.

Недавно мою трехлетнюю племянницу спросили: "Ксюша, какой фильм тебе больше всего понравился? Из тех, что ты смотрела по видику?" "Про то, как дяденька с тетенькой лежали голенькие на диване, и он ее целовал и гладил" - ответила девчушка.

Вот оно.

Ребенок не знает, что он уже умеет бить ниже пояса.

По догмам.

Не мордобой разнузданных боевиков, не пальба в бесконечных детективах. И даже не мультяшки. И если потребуется, то пусть маленькая Ксюша будем защитником моих подростков.

А еще лучше - судьей.

Остальные рассказы Олега Болтогаева Вы можете найти здесь.