Когда я был ещё мальчиком, она часто приезжала к нам вместе с мамой, когда мы жили еще в деревне. Её мама была сестрой мой маме, так что Ольга была мне двоюродной сестрой. Многочисленные мамины родственники живут в другом городе, и любой их приезд всегда был праздником и для моих родителей, и для меня. Тётя Клава вообще никогда не приезжала одна, вместе с ней всегда тянулся шлейф нашей многочисленной родни. Они все очень хорошо ко мне относились, а вот Ольга меня всегда почему-то смущала.
Я никогда не называл её Олей, всегда - Ольгой. Она была старше моей сестры, была крупной девочкой с округлыми формами, с длинной косой и с глубокими, тёмными, выразительными глазами. Её грудной, ласкающий, немного в нос голос действовал на меня всеохватывающе и неотразимо. Моя наблюдательная двоюродная сестричка быстро заметила тот эффект, который она на меня оказывала. Я помню, как она иногда подходила ко мне, и внимательно смотрела на меня сверху вниз своими бездонными карими очами. Смотрела в упор, без улыбки, прямо мне в глаза, и не отводила глаз. В горле у меня всё сжималось, и я не мог выдавить из себя ни слова, а только заливался и заливался краской. В конце концов, когда щёки у меня начинали пылать малиново-вишнёвым огнём, моя сестричка разражалась громким и вместе с тем глубоким воркующим смехом. Я срывался с места и убегал, а она кричала вслед: - Олежка, Олежка, ты куда! Иногда она бежала за мной вслед, притворно топая и крича: - Вот сейчас догоню! Я убегал в огород и там, у забора, рыдая от оскорблённого мужского достоинства, хватал палку или высохшую ветку малины, вымещал свою обиду на лопухах и зарослях крапивы.
Я помню, как мы однажды с Ольгой и с сеcтрой отправились купаться на речку. Купаться я не любил, да и тем более не пошёл бы на речку с сестрой, но мама меня попросила сопровождать сестричек. На глазах всех моих родственников я отказать не посмел и поплелся к речке вслед за с сестрами, слушая глупую девчоночью болтовню моей сестры. Ольга, как мне казалось, внимательно выслушивала всю эту дребедень и иногда по - взрослому степенно и рассудительно высказывала своё мнение. На речке я демонстративно сел на мостик спиной к моим сёстрам, болтая ногами в воде.
- Олежка! А ты разве не будешь купаться? - Услышал я непомерно серьёзный голос Ольги. Я обернулся, чтобы что-то ответить, но так и остался с открытым (боюсь, надолго) ртом. Я и раньше видел свою сестру в купальнике, но вот Ольгу увидел впервые. Она как раз снимала платье через голову и нагнулась, чтобы положить его на траву. Невообразимо женственная фигура Ольги в табачного цвета купальнике ошеломила меня. Её полная под гладким купальником грудь приковала моё внимание, а когда Ольга подняла руки, чтобы заколоть косу, её грудь обозначилась настолько явственно, что меня просто разбил паралич. А когда я увидел её тёмные от волос подмышки, я вдруг понял, что Ольга - на самом деле-то настоящая женщина. И это было непривычно и странно для меня, ведь до того она была для меня просто девчонкой, двоюродной сестрой! Помню, я что-то буркнул в ответ, а потом, лёжа на берегу, украдкой наблюдал за Ольгой, чувствуя в себе только что просыпающееся биение таинственной истомы. Выйдя из воды, они заставили меня отвернуться. За моей спиной происходило что-то таинственное, а потом я шёл по тропинке в гору вслед за Ольгой, и купальник у неё в руке оставлял тёмные капли на песчаной земле. А я не мог отогнать от себя упорную мысль, что теперь под платьем у Ольги ничего нет...
В последующие двенадцать лет я видел Ольгу только на фотографиях. Я узнал, что она вышла замуж, что у неё теперь сын, я видел фотографии её мужа, её ребёнка. Я переехал в город, женился, и у нас родился сын Илюха. Тётя Клава заболела, перестала приезжать, и я очень удивился, когда однажды позвонила мама и сообщила, что Ольга с сыном и мужем приезжают на следующей неделе. Это было в июле 198... года. Ленка с Илюхой уехали в деревню, а я остался встречать гостей.
Я сразу узнал её. Она немного располнела, лицо её приобрело крупные, дородные черты её матери, но они были так узнаваемы, а взгляд её тёмных глаз был так же как в детстве волнующ и - кто бы мог подумать - всё так же смущал меня. Её муж Сергей оказался таким же, каким был на фотографиях - тощим и плюгавым. Невзрачный и хрупкий сын Коленька довершал картину семьи моих родственников. На вокзале мы сразу же сели в электричку и покатили в деревню. Я сидел напротив Ольги, слушал болтовню её семейства, сам что-то говорил, кивал головой, смеялся, а сам не мог оторвать взгляда от лица Ольги, неожиданно узнавая в её улыбке прежнюю, странную и лукавую девочку. Когда мои глаза ловили её знакомый, глубокий и неподвижный взор, я словно под гипнозом, застывал, чувствуя позывы прежней, таинственной истомы.
На следующий день мой отец повел всех на речку, на наше старое место в сосновом лесу, на крутом берегу между скал. На речку мне идти не хотелось, и я соврал, что буду готовиться к экзамену на вечерний факультет.
- А ты, соня? - услышал я голос Сергея из соседней комнаты - Давай, пойдём!
- Ой, ну нет! - послышался медленный, грудной голос Ольги - Я так устала с дороги! Уматывайте скорее на вашу речку. А я... посплю тут...
- Вот ведь соня! - закричал Сергей, выходя из комнаты и улыбаясь мне - Ну ладно, все на выход!
Я лежал с книжкой на сеновале, но косинусы никак не закреплялись у меня в голове. - Пойду, чаю заварю. Я зашёл в дом и, стараясь не шуметь, направился к кухне. Проходя мимо комнаты наших гостей, я заглянул в неё. Когда-то это была моя комната. Шторы на окне были прикрыты, а на моей кровати поверх одеяла спала Ольга. Чувствуя, что совершаю что-то запретное, и тем самым необычайно возбуждающее, я осторожно подошёл к кровати. Ольга лежала навзничь, слегка склонив голову к ковру на стене, и мерно дышала. Губы её были слегка полуоткрыты, на подбородке в ямочке собрались капельки пота. Одна рука её была закинута под голову, отчего верхняя часть халатика разошлась и открывала глубокую тёмную ложбинку пышной груди. Я подошёл ещё ближе и, не дыша, принялся пожирать глазами проём в разошедшихся полах халатика. Гладкое округлое колено переходило в женственно-полное бедро. Глубокая тень от высоких бёдер скрывалась в треугольно-остром вырезе светлого халатика.
С колотящимся сердцем, я наклонился и осторожно дотронулся губами полуоткрытых губ Ольги. Ноющий холод в низу живота перешёл в боль от члена, сдавленного в узком пространстве плавок. Я коснулся языком мягких губ Ольги, её зубов, её горячее детское дыхание заполнило мой рот. Она слабо застонала, открыла глаза. Я оторвался от её губ, вглядываясь в тёмный, возбуждающий разрез её глаз. Она смотрела на меня, как сквозь туман.
- Олежек... Ты? Что... - Я прервал её, навалившись ей на грудь, правой рукой схватив её за шею и вновь овладев её ртом. Она попыталась отвернуть лицо, но я просунул руку дальше обхватил её шею и затылок. Она всё шептала:
- Олежек! Олежек! Не надо... Не на... - но уже отвечала на мои поцелуи. И этот её необычный, немного в нос, шёпот возбудил во мне зверя. Сев на колени и прижав левой рукой её за шею к подушке, я торопливо рвал кнопки на её халатике. Тотчас, ничем более не сдерживаемые тяжёлые шары её грудей разошлись в стороны. Ещё мгновение - и моя ладонь ощутила их: я катал их, мял, а когда мои пальцы отыскали сосок на её левой груди, я вновь услышал стон. Звук её голоса меня несказанно возбуждал. У моей Ленки грудки свободно умещаются под ладонью, а тут...
- Олежек! - Ольга умоляюще зашептала - Не надо, увидят...
- Сейчас! Сейчас, я... быстро... сейчас... -
Всё также держа её за голо, я провёл по её ногам спереди, звонко расцепилась кнопка, я уцепился за резинку её трусов... Я потянул вниз, Ольга попыталась остановить мою руку, я рванул, раздался треск... На долю секунды я оставил её. Соскочив с кровати, я спустил трико и плавки, вытащил из них ногу - одну, на другую не было времени - и снова кинулся на Ольгу. Она лежала, пытаясь закрыть ноги халатиком, а когда я обхватил обеими руками её за бёдра и с силой задрал его, так что мои ладони оказались у неё под ягодицами, она закрылась снизу обеими руками. Её руки мне оторвать не удалось. Перекинув через Ольгу ногу, я просто лёг на неё. Мой звенящий от напряжения член прижался к её рукам. Двинув задом, я застонал от наслаждения.
- Оля... Оленька... Я кончу тебе на руки... Дай мне... Оленька, дай! Или помоги мне... ручками... Я люблю тебя... Оленька...
- Олежек... Олежек... - Она убрала руки.
- Оленька... ножки немножко... раздвинь... - Она подняла колено.
Дальнейшее было одной сплошной агонией наслаждения. Я кончил сразу, как только вошёл в Оленьку, но мой член лишь слегка обмяк. Голова Ольги с рассыпанными чёрными волосами моталась от моих ударов вверх-вниз по подушке. Её рот полуоткрыт, лоб усыпан мелкими капельками пота. Вцепившись правой рукой в её грудь и просунув левую под её ягодицы, я вгонял и вгонял свой торжествующий член в стонущее, податливое, горячее, нежно чмокающее тело...
- Олежек... Олежек... сейчас придут... Олежек!
Я задыхаюсь, я весь напряжён.
- Сейчас... Сейчас кончу...
И вдруг - визг! Я сразу узнал маленького недоноска Коленьку. Они уже вернулись! Ольга, подпрыгнув на полметра, вскакивает на пол. Я лечу туда же, но плашмя. Ольга, на ходу застегивая халат, несется навстречу нашим туристам.
- Коленька! Это ты меня разбудил? - слышу я её медленный, спокойный голос.
Со штанами, надетыми на одну ногу, скатываюсь из открытого окна в огород, в заросли георгинов. Мой разгорячённый член не уступает по цвету самым бордовым из них. В моей руке что-то зажато. Это трофей: порванные Ольгины трусы.
Через несколько минут, сидя в большой комнате отчего дома, я смотрю в глаза Ольгиному Сергею, улыбаюсь Коленьке, сидящему на коленях у своей матери и не пытаюсь отогнать упорную мысль, что под халатиком у неё ничего нет...
