Подошел автобус. Девочка села в него. Я стоял в каком-то наркотическом опьянение, смотря на нее. Еще секунда, и суровые двери заберут ее от меня навсегда. И я вошел вслед:

3.

Мы вышли на конечной остановке. Было малолюдно. Девочка зашла в небольшой продуктовый магазинчик. Я последовал вслед за ней. Девочка подошла к прилавку со сладостями, достала голубенький тряпичный кошелечек и принялась пересчитывать мелочь. Я стоял в нескольких метрах от нее, жадно вдыхая запах дождя и полевых цветов, который исходил от этого маленького существа.

- У вас не будет десяти копеек? - далекий, тихий застенчивый голос вырвал меня из моей нирваны.

Я с удивлением повернул голову на звук: передо мной стояла она. Девочка смотрела на меня. Черт побери, обращалась ко мне.

- Извините, у вас не будет десяти копеек, мне не хватает на мороженное, - она виновато улыбнулась.

Кроме нас в магазинчике никого не было. Я судорожно задышал, и крепко, чуть ли не до крови впиваясь ногтями в кожу, сжал кулаки.

Девочка смотрела на меня. В ее огромный чистых словно лесные озера глазах было ожидание.

- Да-да, - забормотал я наверное слишком поспешно, и принялся рыться в карманах.

Я слишком спешил, слишком суетился. Мелочь с веселым звоном посыпалась на грязный пол.

- Ой, - сказал я, присев, и принялся собирать разлетевшиеся словно осколки стекла монетки.

- Извините, - засмеялась девочка, и присела рядом со мной.

Коснувшись своей рукой моей ноги. Ее горячее дыхание обожгло мою небритую щеку:

4.

Мы стояла под навесом возле входа в магазинчик. Она облизывала покрытое шоколадом мороженное, а я пил пиво. Она весело болтала, рассказывая, что ее звать Катей: Катенькой: Она рассказывала о том, как она учится, и что она живет одна с мамой: без папы: и мама поздно приходит домой: и сейчас она думала пойти к своей подружке Ане: А я рассеянно ее слушал, не веря тому, что происходило со мной: Не веря, что счастье - вот оно, так близко, на расстояние нескольких сантиметров, одного рывка, одного удара. Я мог повалить ее прямо здесь, мог украсть ее у этого мира. Она могла быть моей. Сила, грубая и жестокая сила моя была несравненно выше ее скромных возможностей:

Но внутри меня все трепетало. Это была нежность, которая запускала свои острые словно бритвы когти в мою израненную этой жизнью душу. Нежность рвалась наружу вместе с предательскими слезами обожания, которые выступали в уголках моих покрасневших от алкоголя и усталости глаз. Нежность рвалась вместе с хрипом моего голоса.

Прямо в тот момент я готов был бросить к ногам Катеньки все свое существо, всего себя. Я был готов убить ее тут же, расчленить на куски, и рыдая от умиления, задыхаясь от животной страсти жрать ее тело:

Я готов был отдать ей весь этот гребанный мир. Любить ее. Возвести в ранг своего божества. Собственного, самого лучшего. Самого настоящего:

5.

Катюша доела мороженное и вопросительно посмотрела на меня. Я допил свое пиво и грустно улыбнулся.

- Не хочется идти к Аньке, она - дура, - сказала Катенька, в глазах ее блеснули искорки.

Маленькие девочки часто называют своих подружек дурами. Это объясняется зарождением в них сексуальности? Они видят в любом существе женского пола прямого конкурента на пути к обладанию неким безликим самцом? Вполне вероятно.

- Можно еще съесть по мороженному, - предложил я.

- Холодно, - повела плечами Катенька.

- Можно пойти ко мне, - предложил я, и тут же сам испугался своей смелости.

Катенька могла закричать и бросится прочь. Меня могли арестовать. Это было бы не так страшно. Хуже было бы, если бы она рассмеялась. Просто мне в лицо. Жестоко рассмеялась бы. Маленькие девочки - очень жестокие существа. Намного более жестокие чем любой маньяк или политик. Я даже зажмурился от ужаса, ожидая ее естественной реакции.

- А ты живешь недалеко? - неожиданно спросила она.

Мы перешли на ты.

Действительно, я жил совсем рядом. В двух кварталах. В десяти минутах ходьбы. И я утвердительно кивнул.

- Тогда, возьмем еще мороженного? - она улыбнулась. - Ты ведь меня угостишь?

- Без проблем, и пива тоже возьмем, - улыбнулся я, впервые за все эти долгие серые дни почувствовав легкость.

И мы пошли. Даже дождь прекратился, и мне показалось, что над моим городом разноцветным полотном растянулся холст радуги.

6.

Я расчленял ее крохотное розовое тело огромным тесаком. Куски ее плоти я рассовывал куда попало: по банкам, кастрюлям, шкафам и чемоданам.

Боже, как же это все прекрасно и банально одновременно. Это - проза, в своем самом естественном проявление. Шедевр, который не посмеет осудить никто:

Я стоял весь в ее крови, а передо мной лежали куски ее останков. И я брал эти мокрые липкие куски, и тер их о свое тело.

Ее кровь смешивалась с моей спермой, моим потом, с моими слезами.

Я рыдал, меня переполняла любовь.

Восхитительное, прекрасное и пьянящее чувство моего восторга было невозможно передать словами, стихами и даже мечтой.

Я обмакнул в лужу крови указательный палец и вывел на девственно белых обоях: "Катюша, любимая моя".

А после я упал на ее останки, обнял их любя, заплакал и забился в глубоком неспокойном сне.

Ноябрь-декабрь 2004 года