Суетливо потирая руки, запер на засов дверь, вернулся к девице. Подняв ее, легкую как пушинку, на руки, понес в комнату, находившуюся рядом. Нащупав в темноте кровать, подтолкнул девку, принуждая ее лечь, сам сел возле. Настенка легла ничком, и ни звука. Конторщик принялся торопливо ее раздевать, она слабо отталкивала его, но скоро осталась в одной рубашонке. Он и с себя снял все, улегшись рядом, принялся целовать и щупать девку.

- Любишь хоть, это дело?

- Люблю...

- А дозволишь ?

- Чего?..

- Дурой-то не прикидывайся, ежели уж дала раз, так давай и вдругорядь. Раздвинь ноги, вот чего. Я ведь не задарма, денюжек припас. Ты мне угоди, а я и отблагодарю:

- Нет, батюшка, нет, не надо... Больно поди будет...

- Разве боишься?

- Да... Не надо.

- Но ведь все так делают и не боятся.

- Ну, и пускай делают. А мне больно, будто ножом кто раскаленным меж ног ткнул... Никак не прошло, как вы там все сбрушили

- Больно только в первый раз. Знаешь ведь?

- Знаю... Да все равно боюсь.

- А ты для сугреву, потрогай меня за причинное место-то... Как днем... Вон как ловко получилось, будто учил кто. А может соврала , видно с парнями-то баловалась? "Солоба"-то натирала на посиделках? Честно скажи так али нет?

Не дождавшись ответа, Федор Максимович взял ее руку и начал водить по члену. Она послушно подхватила предложенный ритм, мастурбируя с кроткой покорностью.

- Ты не молчи, ты говори...

- А что говорить-то?

- Ну, скажи, к примеру, нравится за место причинное рукой тереть?

- Не знаю, не разобрала ишшо. Только так- то способнее будет, чем ежели в меня наяривать возьметесь. Ведь просто ужас как больно, никакого терпежу нет. Ежели б не у вас была, в полный голос орать принялась, так больно было... А так, ежели, рукой, то ничего, ндравится...

Ощутив готовность телесную, все еще лежа на спине, конторщик схватил девочку и потащил на себя.

- Ой, боюсь! - забарахталась Настенка.

- Я же ничего...Ты просто лежи!

- А он... Он тыкает в живот мне...

Усмехнувшись, Федор Максимович ловко перевернулся и оказался сверху. Девица сжала ноги, конторщик дышал горячо ей прямо в ухо.

- Ой, не надо так!.. Ой, матушки, щекотки боюся... Хо... Хотите... Я сделаю вам... Как днем...

- Мне уж мало этого... Понимаешь? Ты раздвинь ноги-то... Раздвинь... Я только гладить буду...

- Рукой?..

- Нет, ногой, дура иль притворяешься? Головкой... Одно слово дура девка...

- Ой, боюся. Опять больно будет...

- Нет, ты раздвинь только ноги... А там и сладимся, не бойся, я с понятием, легонечко...

Уговоры и ласки сделали свое дело. Скоро Федор Максимович лежал между раскрытыми бедрами девочки и с наслаждением, задыхаясь от похоти, натирал головкой раскрывшийся девкин "пирожок". Та боязливо вздрагивала под ним, слегка отталкивала, но молчала... Долголи, коротко, да через какое-то время Федор Максимович почувствовал, что Настенка взмокла снизу... Дыхание участилось... Двигал головкой в щелке легонько, как и обещал, но страсть приперла и природа взяла свое, обняв девочку, сильно нажал... Раз, другой, а там и третий...

На третий раз Настенка взвизгнула, вытянулась и забилась под ним, пытаясь вырваться.

Да только конторщик крепко ее удерживал, выжидая, пока девица успокоится.

- Ну, пустите! Пустите!

- Полежи так... Уже все. Больше не будет больно...

- Нет, обманываете... Болит... Все время болит... Слезьте...

- Ты полежи так... Тихонько... Перестанет болеть-то.

Как не сдерживался Федор Максимович, но член нетерпеливо вздрагивал в тугом колечке влагалища девкиного.

- Ой!.. Ой больно! Больно, на самом деле... Ой! Маменька! Как пешней пробило, горит в нутрях все!

Федор Максимович уже не мог больше сдерживаться и дал наконец волю похоти. Продлить наслаждение, однако, не удалось... Семя брызнуло помимо желания и воли, девка, охнув, вывернулась и сперма опять пролилась мимо, на этот раз обильно оросив смятые простыни.

- Ну, да ничего, ничего - подумал, отдуваясь, конторщик, - в другой раз сделаю все как следует... Всю ночь буду держать под собой!

Рассуждая таким образом и поцеловав Настенку, Федор Максимович встал, зажег лампу, привел себя в порядок, помог девице одеть ветхую кацавейку. Прошел в другую комнату, сложил в мешочек немного муки, сахара, соли, подумав, положил пару сладких коврижек.

- Настена! Домой пойдешь, захвати гостинцы кое-какие, я припас.

Она приходила к конторщику еще и еще, дела у них заладились, что и говорить, радости в семье рудокопа-пьяницы Шаповалова не было предела.

- Вон как дело-то ловко обернулось, глядишь зиму-то и переживем,- думала радостно Аграфена Шаповалова, рассовывая по углам землянки принесенную дочкой провизию...