Оксана стоит в ванне, поставив ладони на настенный кафель и наклонив голову вниз. Мои руки скользят по её телу, намыливая каждый кусочек кожи, каждый изгиб. В воздухе разлит аромат столь любимого ею бананового геля. Она поворачивается, берет флакон, выдавливает себе в ладонь немножко моющей субстанции и намыливает меня между ног, отчего я чувствую слабость в ногах и чуть нагибаюсь вперед. Два месяца назад, когда я ещё мог называть себя мужчиной, я бы умер от возбуждения: Два месяца прошло с тех пор, как я стал другим. Всего-то какие-то сто грамм отсутствующей плоти - и я уже совершенно другой человек. Вопрос лишь в том, в каком месте эта плоть отсутствует.

В моем случае в том самом - между ног. Самое сокровенное, самое интимное место для любого мужчины было у меня вычищено, можно сказать, до блеска, и теперь ладонь Оксаны скользила по моей промежности, не встречая никакого сопротивления: Эти сто грамм висящей плоти, которые, собственно говоря, и делали меня мужчиной, были аккуратно и нежно ампутированы, после чего я стал испытывать невиданную доселе легкость в теле и голове. Может, Оксана была права, когда говорила, что яйца тянут меня вниз и мешают думать? Мою готовность отдать ей своемужское достоинство она приняла с радостью и изъявила желание получить от меня такой подарок. "Что может быть лучше, чем мужчина, отдавший женщине свою мужественность?", говорила она мне, разглядывая мои причиндалы, пока я готовил ей еду. Я нарезал ей овощи для салата, стоя совершенно голым, а она ощупывала мою отвисшую мошонку. "Хочу забрать то, что делает тебя мужчиной. Ты же отдашь мне свои гениталии? Сделай такой подарок своей госпоже" - бормотала она. Надо же, всего через месяц после того, как я назвал её своей госпожой, Оксана стала требовать таких приношений с моей стороны. Я был не против. Я ложился на пол, ощущая спиной мягкую ворсистость ковра и раздвигая ноги, а она пальцами ног давила мне яйца с членом, мяла их и приговаривала:

- Подари их мне. И мошонку и член. Зачем тебе мошонка? За бабами бегать? Я твоя госпожа, и нехрен на сторону смотреть: Яйца под нож - и будешь только мой. Мой котик: Хочешь быть моим домашним котиком? Тогда забудь о кошечках. У моего кота ни кошечек ни яичек быть не может. И пипки тоже: Только кастрат, только евнух. Перетянем тебе яйца, отрежем и ты мой домашний кастрат. Яйца в баночку, мне хорошо, а у тебя сразу облегчение наступит. А потом и член туда же - под ножик и в банку. Зачем тебе вялый отросток? Без яиц-то он сразу обвиснет. Тебе такой не нужен, а мне приятно: Хочешь стать моим евнухом? Хочешь облизывать мои ноги в качестве евнуха, мыть меня, сосать мне клитор, смотреть на меня как евнух? Хочешь стать кастратом при моей пизде? Я знаю, что хочешь: Только снизу тебя почикаю, чтоб с женщинами больше не мог. Хочу отрезать тебе и член и яйца, чтобы не мужчина был, чтобы совсем ничего не мог, чтобы ничего между ног не носил. Будь моим кастратом:

О, эти пальчики ног, вдавливающие мои яички в пол! Мне хотелось быть растоптанными ими, раздавленным, хотелось уменьшиться до размеров мошонки и ощутить на себе целиком тяжесть её ножки.

А потом она наклонялась и сжимала мою мошонку в ладони:

- Скажи "Госпожа, кастрируйте меня"

- Кастрируйте меня, госпожа - повторял я покорным голосом, представляя, как она вытягивает мне семенники, выкручивает их, а я визжу тонким голоском.

- А теперь проси сделать тебе кастрацию под ноль.

- Госпожа, проведите мне кастрацию. Хочу быть Вашим евнухом. Отрежьте мне мужскую силу, сделайте меня неспоособным к ебле. Заберите мои яйца с хуем. Подарите мне кастрацию.

Оксана хихикала, слушая всё это, а я представлял, как она удаляет мое хозяйство, а я потом хожу с непривычной пустотой между ног. Мое давнее сексуальное желание принадлежать женщине целиком, пожертвовать ей свои гениталии, было близко к осуществлению. Да, я много лет боролся с ним, но не теперь. Вот уж не думал, что когда-нибудь встречу женщину, которой захочется получить такой подарок: Долго уговаривать Оксану не пришлось. Я помню, как она, ни о чем заранее не предупредив, принесла купленный в аптеке чистый спирт, который было не так-то просто достать, формалин, склянку с резиновой пробкой для хранения органических материалов и несколько упаковок ампул лидокаина. Настроена она была решительно.

- Будешь у меня в баночке храниться. - постучала она по ней пальцем, поставив на полочку в шкафу. С кресла мяукнул её толстый кот, чьи мешочки уже давно опустели по воле хозяйки. Я посмотрел на него: тоже таким стану.

Оксана ушла в ванную, включила там, как обычно, горячую воду, чтобы было тепло, и минут через десять вернулась совершенно голая. Мой хуй затвердел и стал подрагивать от возбуждения. Она повелела мне опуститься на колени на мягкий ковер и приказала сосать ей клитор.

- В последний раз мне пизду как мужик лижешь. Потом будешь как евнух лизать.

Я дрочил свой член, оттягивая кожу с головки и всасывал в свой рот кусочки чувствительной женской плоти, сжимая их губами. Оксана тихо издавала стонущие звуки. Потом отодвинула мне голову, приказала сесть на пол, раскинув ноги, и пальцами ног наступила мне на яйца в мошонке, вдавливая их в ковер. Я застонал.

- Смотри на мою пизду. Я тебя кастрирую. Кастрирую! Яйца тебе вырежу и член укорочу, а ты потом без яиц и члена ходить будешь. Евнухом будешь. Толстый кастрат: О, у тебя хуй торчит, тебя это возбуждает, да? Хочется быть моим кастратом, да? Торчать у тебя потом ничего не будет. Станешь для баб совсем безвреден, нечем тебе будет тетечек любить. Органы тебе отрежу, и ты евнух. Мой евнух: У меня пизда сочная, а ты кастрат, и ничего не можешь, ничегошеньки. Убогий безъяйцевый евнух.

О, как меня это заводило! И её тоже. Мы пошли в нагревшуюся ванную. Оксана сделала мне несколько уколов, от которых закружилась голова, и приказала сесть на деревянную подставку в ванне, на которую обычно она ставила таз с бельем. Потом села на корточки передо мной, голая, и пока я разглядывал её раскрытую розовую половую щель и сиськи, сделала мне быстро бритвой два надреза, которые я даже не почувствовал. На дно белой ванны закапала кровь из разрезов.

- Яйца! - хихикнула она и вытащила на свет божий два окровавленных овальных органа, свесившихся на семенных канатиках прямо из разрезанной мошонки. Каждый из канатиков Оксана, закусив язык, перевязала хирургической нитью, сделала узелок, а потом прошептала:

- Добро пожаловать в мои евнухи.

И два взмаха приготовленного острого ножика решили судьбу моих яиц. Я даже вскрикнул, ибо испытал острую резь в животе, а потом увидел на дне ванны, у ног Оксаны, мои маленькие яички в луже крови, накапавшей из моей мошонки. Я подрагивал ногами, живот болел, а кастраторша разглядывала отрезанные шарики, эти жертвенные яички, взяв их потом в руку и промыв под струей льющейся теплой воды. Она смотрела на них с восхищением и даже благоговением, разглядывая каждую выпуклость и прожилку, затем перевела взгляд на мою пустую сморщинную мошонку и обвисший мягкий член.

- Сдох твой хуй, да? Пипка вон болтается.

Кое-как она вымыла и зашила мошонку, после чего я отправился отлеживаться. Яйца мои заняли предназначенное им место в баночке, а буквально через пару дней мое холощение закончилось отрезанием уже безжизненного члена, который после удаления яиц приобрел совершенную мягкость и даже некоторую синеватость. Оксана перевязала у основания мой хуй, обезболила его, положила на разделочную доску и поставила нож, а сама спросила:

- Ты мне даришь свой член?

- Да, забирайте его, госпожа - пролепетал я.

А дальше несколько движений рукой - и вот я уже полный скопец. Измоего съежившегося члена вытекает кровь, а Оксана тем временем деловито обрабатывает мне место отрезания. Я смотрю на движения её рук, и чувствую головокружение. Доска лежит на стиральной машине, забрызганной кровью. Вместо хуя у меня плотная повязка из бинтов. Между ног у меня такое же ватное онемение как после удаления зуба у стоматолога, только вместо зуба мне выдернули член. Оксана помогает мне дойти до дивана, а я потом лежу в полудреме, слыша, как она шебуршится в ванной. Когда я очнусь, она мне, смеясь, покажет мой член, лежащий вместе с яйцами в плотно закрытой банке со спиртом. Надеюсь, они там не испортятся. "Если начнут портиться - засушу", говорит Оксана. Она мне что-то рассказывает про мешочки, в которых хранились высушенные гениталии евнухов, а я разглядываю её груди с большими сосками. В голове крутится только одна мысль: "У меня нет члена: У меня нет члена: " И яиц тоже: В мошонке у меня пусто, п!

оэтому созерцание грудей не приводит к привычному возбуждению между ног. Оксана замечает, куда я смотрю, и трясет сиськами

- Нравится, да?

А потом сжимает мне сморщенную маленькую мошонку своей мягкой теплой ладонью. Я закрываю глаза и погружаюсь в сон:

Сейчас, два месяца спустя, когда всё уже давно зажило, мой мешочек стал ещё меньше. Я мою Оксану в ванной, пока она стоит, положив руки на стенку и закрыв глаза. Мои ладони проникают во все складки её тела, в воздухе разлит аромат бананового геля, который она так любит, а между моих ног - лишь приятная пустота. Она намыливает мне промежность, отчего я изгибаюсь, а её ногти теребят мой пустой мешочек, в котором когда-то хранилась мужская сила. После процедуры омовения я вытираю её насухо толстым мягким теплым полотенцем с головы до ног. Скоро к ней пожалует гость - очередной ебарь, который будет трахать её, а я смотреть. Он придет не впервые, а потому не испытает шока, увидев голого евнуха.

Хотя может и испытает, но виду не покажет. Когда я перестал быть мужчиной, Оксана сообщила, что хочет иногда приводить домой вот таких трахарей, а я должен смотреть. Её это неимоверно заводило, мне же такая игра постепенно тоже начала нравится, хотя я до сих пор не мог привыкнуть к тому, что её ебут незнакомцы. Это были неизвестные мужики, которых она приглашала обычно на один раз, не более. Я вытер её и ушел в свою комнату, закрыл дверь, а через некоторое время раздался звонок. Я слышу шум шагов в коридоре, какие-то разговоры, смех Оксаны, затем знакомую тишину, а потом - тихие стоны. Началось. Оксана не стесняется стонать, наоборот, она старается делать это как можно громче, чтобы я слышал. "Да! Да! Да!" - слышу я её вскрики. Я глажу себя совершенно голый, ощущая себя евнухом в гареме, наблюдающим за тем, как ебут наложницу. "Глубже! Глубже! О да!" А я евнух. Ей нравится кричать, нравится осознавать, что я её слышу. Сейчас она меня позовет. И да, через минуту раздается крик: