Майк очнулся уже в который раз, но теперь уже рядом не было ни девочки, ни старых вещей. Он огляделся и присмотрелся, комната была абсолютно пуста, примерно 2м. х 2м. в диаметре, но не это волновало пленника, от куда-то дул свежий ветер, а откуда он не мог понять. Но мучаться над этим вопросом ему пришлось не долго, поскольку через час начался восход солнца.

То, что Майк считал болью до этого момента, было просто ерундой, по сравнению с тем, что ему пришлось пережить в дальнейшем. Солнце, когда-то нежное и ласковое, стало вдруг невыносимо горячим и злым. Оно кусало и рвало на куски все его существо, била в самый мозг и разрывало его на мириады частиц. Внутренности кипели и рвались, словно, на минных полях, а кожа, Майку казалось, что у него содрали кожу, предварительно натерев освободившиеся участки перцем. Мучимый страшнейшей болью, несчастный хотел закричать, но горла больше не было, как и голосовых связок, в место них все пространство занимал комок слизи, получившийся из сварившихся хрящей и желез. Глаза стали скворчать от закипевшей в них крови и лопнули, разбрызгав огненными брызгами остатки мозга. Но забвения не наступало. Майк чувствовал, что сходит с ума, он горел на живую медленно и постепенно, отдавая солнцу, частицу своего тела за частицей. Каждой клеткой, каждым своим закутком бедняга ощутил, что такое ярость солнца. Когда, наконец, боль достигла своего апогея и сознание било тревогу, предчувствуя близкий конец. В комнату без крыши вошла Эйнджил. Она спокойно смотрела, на корчившегося на полу своего раба. А он увидел ее, через красную пелену лопнувших глаз.

Словно жалкий дворовый пес, Майк пополз к ногам своей госпожи, отчаянно воя, разодранным в клочья горлом и вылизывая шершавым потрескавшимся языком пол на котором стояла его повелительница. Он полз и молил ее о милости, но вместо мольбы слышался только вой. Он плакал, но слез не было. Он стенал, заламывая руки, но они крошились и опадали на пол пеплом. Боль сделала его покорным и готовым на все, ради спасительницы - госпожи. Она разрешила ему выползти из страшной комнаты в темную прохладу коридора и толкнула в израненный солнцем бок.

Майк вскрикнул от боли, чувствуя, что горло на месте и снова рождает звуки. Он подполз к ногам госпожи и стал покрывать поцелуями туфли и ноги.

- Кто разрешил тебе целовать мои ноги, - жестоко отбросив от себя своего раба, проговорила Эйнджил.

Майк спрятал голову, оставаясь лежать на животе.

- Умоляю, простите, - выдавил он из себя, пытаясь совладать со своим горлом. - Госпожа, сжальтесь, над своим рабом.

- О, вот как ты запел, теперь. Значит, осознал, что ты мой раб, надо было совсем немного солнечных лучей, и ты стал шелковым.

- Да госпожа, - прошелестел Майк, - Благодарю за урок, повелительница. Спасибо, госпожа.

- Это еще не урок, - Ухмыльнувшись, сказала королева, - это только прелюдия к твоему воспитанию. Солнечные ванны покажутся тебе просто курортом, по отношению к тому, что тебя ждет в дальнейшем.

Эти слова, заставили учащенно забиться сердце несчастного пленника, и из глаз непроизвольно брызнули слезы страха и безысходности.

- Ладно, пока можешь идти, тебя проводит Джонс.

Громила подхватил пленника, словно тот ничего не весил и потащил его куда-то вдаль по коридору. Майк и не думал сопротивляться, все о чем он мечтал, это прилечь и заснуть. Но мечтам его не суждено было сбыться, ибо Джонс поставил его посреди комнаты и, отойдя к двери, включил рубильник. Из пола и стен вылезли страшные острые шипы, лишь маленький квадратик остался свободен и на нем можно было только стоять.

- Постоишь и подумаешь, раб, над своим поведением. Заснешь, упадешь на шипы, присядешь, задницу всю снесешь себе, шаг сделаешь, ногу пропорешь. Так что стой и не шелохайся, прощай, счастливо тебе провести время. Джонс вышел, коротко хохотнув. А у Майка даже ненависти уже не осталось, он думал только об одном - как продержаться и сколько продлятся его муки в этой комнате натыканной острыми, словно клинки, шипами.

Прошло небольшое количество времени, а бедному пленнику казалось, что прошла вечность, он не смел двинуться, видя поблескивающие от света тусклой лампы острые шипы, грозящие ему страшной смертью. Прошел примерно час, и неожиданно к пленнику пришло озарение, он зажмурился и упал на встречу смерти. Боль жуткая и сокрушительная пронзила его всего, но вопреки ожиданиям она не прошла, а нарастала все сильнее.

- Такого не может быть, - взвыл Майк!

Он неожиданно понял, что не умер, а боль от многочисленных шипов, пронзивших тело, не давала ему забыть, о том, что он жив ни на секунду.

- Пощадите! - хрипел, несостоявшийся мертвец, - Сжальтесь, молю!

Но никто не слышал его стонов и хрипов, никто не пришел к нему на помощь. Его оставили мучаться от страшной и не отступающей ни на минуту боли. А еще снова добавился голод, даже пронзенным желудок, оставался верным себе. Майк кричал, плакал, стонал, но все было бесполезно, никто не приходил к нему на помощь. Даже смерть оставила его. Почему-то вспомнились слова Ницше: "Мы можем отнять у человека жизнь, но не можем отнять у человека смерть". Теперь он осознал и понял, значение этих слов, и только теперь осознал, как он беззащитен перед своей хозяйкой.

Наконец, скрипнула дверь, и над бедным рабом нависло широкое лицо Джонса.

- Ну что, тварь, решил избавить себя от боли? - Захохотал Громила и надавил, на пышущее болью, тело Майка.

Пленник думал, что более сильной боли он уже не испытает, но он ошибся, ибо, когда Джонс надавил на его тело, страшная, раз в десять превосходящая то, что было до этого боль, врезалась в уставшее, израненное тело раба. До этого Майк не мог кричать, теперь он орал разорванным горлом и плакал, глазами, которые казалось до этого пересохли.

- Хватит, - еле выговорил пленник, - Я умоляю, хватит!

- Это я буду решать, грязь, когда хватит, - Джонс надавил сильнее. - Ты понял, меня?

- Да, господин, смилуйтесь, сжальтесь, над Вашим рабом. Все, все для Вас сделаю, только не делайте мне больше так больно, умоляю!!!!

Майк уже не орал и не выл, он скулил и норовил лизнуть руку, хозяина.

- Сними его, - Услышал, раб, благословенный голос Госпожи.

Джонс повиновался, и резко рванув израненное тело, снял раба с железных, острых, как бритва шипов. Словно змея, извиваясь всем телом по полу и окрашивая серый бетон кровью, широкой лентой тянущейся за ним, Майк подполз к ногам госпожи.

- Повелительница, - выдохнул он, - Моя жизнь, принадлежит Вам, я Ваш пес, пыль, которую вы стряхиваете, грязь, которую вы брезгливо обходите, не карайте меня, умоляю. Я буду преданейшим псом Вашим, пока Вы не захотите избавиться от меня.

- Вот это уже совсем другой разговор, - Улыбнувшись, произнесла Госпожа. И носком своей черной бархатной туфельки погладила голову покорно лежащего раба. - Иди за мной, раб.

Тряхнув гривой черных вьющихся волос, она вышла из страшной комнаты, Майк пополз за ней, не в силах подняться на ноги, да и не смея сделать это. Эйнджил шла по коридору, наслаждаясь тем страхом, который сочился из пор этого когда-то напыщенного раба, ей нравилось ломать и покорять. Она зашла в свои апартаменты и села в кресло.

- Зайди в кладовку, там много крыс, перелови их! - Приказала Эйнджил.

Майк пополз к кладовке, она оказалась на удивление чистой и очень приятной в своей прохладе. Запах земли и крыс больно ударил в нос, но и проявил охотничий азарт. Больше не было боли в разорванном шипами теле, не было страха, заполнившего его существо от кончиков пальцев на ногах, до кончиков волос на голове, был только голод. Он гнал вперед, и брезгливости тоже не было, когда Майк поймал первую крысу, буквально поглотив ее целиком. Потом еще и еще, пока не насытился мясом серых зверьков.

Когда он выполз из погребка, то увидел, что его Госпожа в комнате не одна, напротив нее в таком же мягком кресле сидела еще одна женщина, красивая блондинка. Она заметила, пялящегося на нее раба, и удивленно ойкнула. Эйнджил тоже посмотрела на Майка.

- Не пугайся, это мой раб, он провинился, я его наказала. Он очень вкусный, я такой крови еще не пила.

- Можно попробовать? - Загорелась блондинка.

- Не сейчас дорогая, он жрал крыс, сейчас от его крови мало толку. Если бы я знала, что ты зайдешь, то оставила бы его для тебя не загаженным. Но позже, когда я с ним закончу, дам тебе на время.

- Эй, Джонс, - Позвала Эйнджил, Майк при этом сильно вздрогнул, но Госпожа звала своего громилу по другому поводу.

- У Даны ноги болят, сделай ей массаж. - Приказала Энджил.

Громила услужливо опустился около кресла, в котором сидела блондинка на колени, и поцеловал ее ножку, одетую в чудесную кремового цвета туфельку.

- Госпожа позволит мне снять туфельку, - прошептал Джонс, его голос очень изменился, из рычащего он стал трепетно-нежным.

Дана кивнула головой и откинулась в кресло, зажмурив глаза.

- Я оставлю тебя наедине с Джонсом, наслаждайся!

Эйнджил поднялась и направилась к двери. У дверей она оглянулась и строго произнесла. От ее голоса одновременно вздрогнули два тела, Майка и Джонса.

- Я что тебя должна как-то особенно приглашать, мразь.

Майк понял, что эти слова обращены к нему, поэтому безропотно снова опустился на живот и пополз за своей Госпожой.

- Поднимись, ты так медлителен, раб. - Милостиво разрешила Эйнджил.

Майк покорно поднялся, не смея даже преданно заглянуть в глаза своей повелительницы. Она привела его в другую, но не менее шикарную комнату. Вошла и хлопнула в ладоши. Из-за занавеси вышла красивая женщина и склонилась перед своей королевой в подобострастном поклоне.

- Вымой его, а то от него несет, как из сортира. - Приказала Эйнджил и ушла в соседнюю комнату, где, как увидел Майк, стояла огромная кровать. Послышался шум воды, по которому раб сделал вывод, что его госпожа принимает душ.

Служанка Эйнджил привела раба в ванную, по своей величине не уступающую комнатам. Сама ванна, была похожа на небольшой бассейн. Вода в ней уже была готова.