- Умоляю Вас! Пожалуйста! Девушки, миленькие! Не надо. Умоляю! - дама стояла на коленях и продолжала умолять, - Можно я хотя бы помою лицо!

Бандитки развязали даме руки, и Шолпан Дамировна подползла на коленях к умывальнику. Но только она собралась обмыть свое лицо, как...

- Ты блевотину свою сначала слижи, а потом и лицо помоешь! - приказ Нинки заставил даму зарыдать от отчаяния.

Понимая, что бандитки не отстанут от нее, пока она не выполнит приказ, дама подползла на коленях к куче блевотины.

Шолпан Дамировна оперлась руками об пол, нагнулась над кучей, и тут даму снова вырвало.

- Я не буду это делать, - дама стояла на четвереньках и мотала головой.

Тогда Оксанка подбежала к пленнице и с силой ткнула ее лицом об кучу блевотину, и стала возить лицом дамы по жидкой грязно-желтой куче, как половой тряпкой.

Конечно, же, от такого обращения даму снова вырвало. Притом несколько раз. И только когда бандитки вдоволь насладились этими отвратительными издевательствами, они разрешили даме умыть лицо.

Униженная и сломленная, дама на слабеющих ногах подползла к умывальнику. Чистая холодная вода смыла с ее красивого, с тонкими, аристократическими, чертами, лица, блевотину. Дама долго и тщательно ополаскивала рот. Вскоре ей стало намного лучше. Шолпан Дамировна аккуратно очистила свои панталоны и ноги от остатков блевотины.

По робкому заискивающему взгляду, который дама теперь бросала на уголовниц, те поняли, что их пленница окончательно сломлена.

Глава 9. Опущение

"Неужели это все происходит со мной?", - думала госпожа Ишкимова, когда уголовницы вновь связали ей за спиной руки и поставили на колени перед голой Нинкой, которая лежала на матраце, раздвинув ноги.

Обычно, это она, Шолпан Дамировна Ишкимова, строгая и холодная бизнес-леди, вызывала страх в душах ее подчиненных. Шолпан Дамировна очень любила, когда подчиненные, будь то мужчины или женщины, вытягивались перед ней в струнку. Дама всегда упивалась властью. Когда она шла по офису и с ней здоровались, она никогда не отвечала. "Достаточно того, что я плачу им высокую зарплату", - всегда думала дама.

Шолпан Дамировна относилась к той категории женщин, которые являются особами эмоциональными и импульсивными, зависящими от сиюминутного настроения. Ей, например, ничего не стоило, запросто швырнуть в лицо своему заместителю, пожилому, с почтительной сединой мужчине, его же письменный доклад, только потому, что в доклад по вине машинистки вкралась опечатка или была допущена одна грамматическая ошибка. А своих молоденьких секретарш она обычно вызывала к себе в кабинет и унижала их, заставляя рассказывать интимные подробности жизни девушки с ее молодым человеком.

Неудивительно, что в компании Шолпан Дамировны была очень высокая текучка кадров.

- Ну, в чем дело, блевоглотательница! - Нинка с нетерпением ожидала, когда дама начнет удовлетворять ее своим язычком, - И обмажь язык слюной! Чтобы мне не было жестко!

Дама подползла на коленях к Нинке, увлажнила язык слюной и осторожно прикоснулась его розовым влажным кончиком к клитору бандитки. Нинка довольно застонала, а Верка прижала лицо дамы к промежности соучастницы.

Шолпан Дамировна почувствовала солоноватый запах половых органов. Клитор Нинки уже достаточно высунулся из складок половых губ и дама, нащупав языком твердую головку клитора, стала тщательно его массировать.

- О! О! О! Какая ты классная! Давай еще мягче! Вот так вот, чуть вверх. О! О! О! - стонала Нинка.

Когда Нинка, разомлевшая от сильного оргазма, сползла с матраца, ее место заняли сначала Оксанка, а потом и Верка.

После такого унижения, Шолпан Дамировна надеялась, что уголовницы оставят ее в покое. Но беспомощный и жалкий вид совсем недавно такой высокомерной и надменной, а теперь покорной и сломленной, красивой молодой дамы, только сильнее возбудил похоть бандиток.

- Вы будете пытать меня! - пролепетала госпожа Ишкимова, когда Оксанка и Верка растянули ее на матраце.

Нинка присела на корточки перед обнаженной, в одних длинных панталонах, дамой, руки которой по-прежнему стягивала за спиной липкая лента скотча.

- Ну что ты, сладенькая наша, мы только опустим тебя пару раз и все! Не бойся нас! Тебе, наверное, тоже будет приятно! - издевалась Нинка над беззащитной пленницей.

"Хоть бы я потеряла сознание, чтобы не чувствовать и не видеть все это!" - думала дама, когда голая Нинка полностью легла на нее и стала ласкать стройное, хорошо сложенное тело пленницы грубыми сильными руками и языком.

Шолпан Дамировна почувствовала, как Нинка спустила с нее длинные дамские кружевные панталоны.

Верка и Оксанка стояли вокруг матраца и подсказывали Нинке, как лучше насиловать даму.

"А, а, а! Как приятно!", - дама почувствовала, как горячий язычок Нинки мягко стал ласкать ее промежность и половые губы. Клитор, возбужденный и набухший от прилившей крови, стал постепенно высовываться сквозь складки половых губ дамы.

Ощутив сладкую пульсацию на головке клитора, дама от наслаждения закрыла глаза.

- Девки! Принесите самотык! Быстрее! - приказала Нинка возбужденным и прерывистым голосом.

Верка вытащила из спортивной сумки самотык, гладкое и мягкое приспособление, представлявшее собой как бы длинный тонкий карандаш, обшитый тканью.

Уголовницы с гадскими ухмылками наблюдали за тем, как глаза Шолпан Дамировны расширились, когда Нинка прикрепила к своим бедрам самотык, полностью легла на пленницу и стала медленно вводить это длинное приспособление во влагалище дамы.

- Умоляю, Ниночка, не надо, умоляю Вас! Пожалуйста! Умоляю! - молодая красивая дама всем телом извивалась на матраце, стремясь сдержать все подступавшие и нараставшие с каждым движением самотыка в ее нежном естестве сладкие волны наслаждения.

Взмокшая и уставшая от невероятного сексуального напряжения, дама стонала все громче и громче, пока не кончила под хохот насильниц.

Шолпан Дамировна лежала на матраце, окончательно униженная, и рыдала в полный голос, но тут она вновь почувствовала очень сладкое, ни с чем не передаваемое ощущение. Это Нинка стала осторожно выводить самотык из влагалища дамы.

Заметив, что дама вновь застонала, Нинка стала сильнее и сильнее двигать самотыком, пока не заставила пленницу, невзирая на ее мольбу, кончить несколько раз.

После этого, уголовница отбросила самотык в сторону, нагнулась над обнаженной молодой дамой и схватила ее за клитор. Нинка стала мять пальцами клитор, до тех пор, пока он вновь не стал твердым. Насильница обеими руками потянула нежную кожу клитора в стороны, заставив даму скорчиться в приятных муках.

Сквозь сладкую пелену, застлавшую ее красивые глаза, дама увидела, как в помещение ворвались вооруженные спецназовцы, которые повалили на пол уголовниц.

Эпилог.

По прошествии одного месяца.

Тихая и размеренная жизнь обитательниц маленькой психиатрической лечебницы, расположенной на окраине новой столицы, была нарушена визгом тормозов дорогих иномарок.

Массивные высокие железные ворота, скрывавшие от посторонних глаз этот маленький мир несчастных людей, почтительно отворились, впуская в просторный асфальтированный двор целую кавалькаду иномарок.

Из темного джипа вышла Шолпан Дамировна в сопровождении трех телохранителей.

Дама, как всегда, была элегантно одета: сиреневая шелковая блузка с длинными рукавами, очень длинная, до пола, облегающая шелковая юбка серебристого цвета. В руках дама держала большой букет роскошных ярко-красных голландских роз.

- Шолпан Дамировна! Она у себя, в палате! - главный врач лечебницы, высокий широкоплечий мужчина средних лет, проводил даму и ее охрану.

- Мы обеспечиваем ее всем необходимым, но состояние девушки не улучшается. Слишком сильный шок, который она испытала год назад, перерос в трудно излечимое психическое заболевание, - объяснял главный врач даме, когда они поднимались на пятый этаж лечебницы.

В небольшой одноместной палате, серые стены которой украшали скромные картины, сидела на стуле молодая девушка в больничной пижаме.

Дама, испытывая сильное волнение в сердце, подошла к девушке и опустилась перед ней на колени.

- Мадиночка! Миленькая моя! Прости меня! Прости меня, такую злую и бессердечную! - госпожа Ишкимова прижала свое заплаканное лицо к руке девушки.

Девушка никак не отреагировала на эти эмоции. Ее неподвижный взгляд был устремлен в небо, туда, где жаркое, летнее солнце согревало своими теплыми лучами резвящихся в небе птиц.