Мне всегда нравилась Катя, жена моего двоюродного брата, хоть мы и виделись довольно редко. Обычно - два-три раза в год, когда вся наша большая семья собиралась вместе на день рождения бабушки, дедушки или по какому-нибудь другому торжественному поводу. Катя была старше меня на семь лет. Когда она вышла замуж за моего брата, мне было всего лишь четырнадцать, а ей двадцать один, но в тоне её общения со мной никогда не было ни доли высокомерия или снисходительности. Она обращалась со мной как с равным, и это не могло не располагать. Кроме того, Катя была красива, и красива очень необычной красотой, лепту в создание которой внесла кровь разных народов. В роду у неё были грузины, евреи, хотя русские всё же преобладали. От Кавказских гор она унаследовала чёрные как смоль волосы, ясный и манящий взор, а берега Мертвого моря наделили её мудростью и умением преподнести себя. Русская же равнина перемешала всё, не забыв внести и свою долю в эту умопомрачительную смесь. В итоге, экзотическая красота Екатерины не была слишком приторной, не сразу бросалась в глаза. Она не слишком отличалась от среднеевропейского стандарта, чтобы вызывать раздражение, но в то же время выгодно отличалась от большинства окружавших её женщин. Думаю, после всего сказанного излишним будет добавлять, что я был в неё тайно влюблён.

Но время шло, я взрослел, знакомился с девушками, любил, страдал, бывал брошенным, да и сам, каюсь, бросал. Поглощённый этими интрижками, я совсем забыл про Катю. Она была просто женой двоюродного брата, просто родственницей, хотя мы и продолжали с некоторой периодичностью видеться на семейных сборищах.

История, которую я хочу поведать, как раз и произошла во время одного такого семейного сбора. Мы готовились пышно отпраздновать восьмидесятилетний дедушкин юбилей. Гости съезжались заранее, благо было время летних отпусков и школьных каникул. Катя с мужем должны были остановиться в моём доме, точнее - в доме моих родителей. У нас была просторная трёхкомнатная сталинка, не то чтобы в центре Москвы, но совсем и не на окраине. Одну комнату занимал я (на тот момент - студент пятого курса университета) , другую родители, а в третьей был кабинет отца, который он всегда любезно предоставлял гостям, если таковые появлялись. К тому же, Алексей (так звали моего двоюродного брата) и Катя были бездетны, а хлопот с двумя взрослыми людьми, как известно, куда меньше, чем с одним ребёнком. Кстати, то факт, что у таких красивых, здоровых и успешных молодых людей нет детей, удивлял всех наших родственников. Наиболее бесцеремонные даже задавали вопрос об этом им напрямую. В ответ Катя и Алексей лишь отшучивались: мол, времени нет, какие уж там дети.

Принимать гостей мои родители, если сказать честно, не очень любили, потому что те нарушали их покой и уединение. Но, будучи людьми глубоко интеллигентными и исключительно порядочными, они никогда и ничем не выражали своего недовольства. В то же время, возможность "переложить" гостей на мои плечи (если, конечно, я не возражал) , родители всегда старались использовать. В случае Кати и Алексея я был даже рад взять обязанности "няньки" на себя, ведь эти ребята мне очень нравились. Да и я, как мне казалось, тоже был им симпатичен.

Катя, как настоящая умница, имела чёткий план осмотра Москвы. Хоть она и бывала здесь достаточно часто, она не теряла любопытства к исследованию столицы нашего отечества. Алексей же был (как, впрочем, и я) немного ленив и особым рвением в этом вопросе не отличался. На один из дней Катей был назначен поход в Третьяковку. Как назло, в тот же день один из моих дядьёв позвал Лёшу в гараж посмотреть на его новую машину. Конечно, Катя была за картины, а Лёша за гараж. Было принято соломоново решение: Лёша едет с дядей в гараж, а я сопровождаю Катю в галерею. Что ж, никаких проблем.

Пол дня мы с Катей бродили по знаменитым залам и приобщались к прекрасному. Мне было стыдно, что я, москвич, знаю об этом месте куда меньше, чем какая-то провинциалка. Впрочем, никто не осмелился бы всерьёз назвать её провинциалкой. Так, живя на юге, в Ростове, Катя имела безупречное литературное произношение: её речь не была осквернена ни гортанным "г", ни диалектизмами.

Погода была чудная, и после Третьяковки мы решили немного погулять по центру Москвы. На одном из арбатских переулочков мы случайно столкнулись с моими однокурсниками Борей и Леной. Им было, как и мне, лишь по двадцать два, но они были уже три года женаты и имели годовалую дочь. Редкое явление для наших дней. Многие критиковали их за ранний брак, за то, что они не побоялись завести ребёнка, сами ещё не устроившись в жизни как следует. Но на самом деле им просто завидовали: их молодости, смелости и любви друг к другу. И вот сейчас они шли, такие юные, такие красивые и везли перед собой в коляске свою дочурку. Они ютятся в убогой комнатке в коммуналке, но всё равно счастливы. Мы остановились поболтать и я познакомил их с Катей.

Когда мы вернулись домой, Алексей был ещё с дядей, да и родители мои куда-то ушли. Я заметил, что Катя очень погрустнела, хотя ещё час назад она шутила и смеялась. Я спросил её, в чём дело и предположил, что на неё плохо действует московский загазованный воздух. Она сказала, что просто устала и хочет отдохнуть. Я оставил её одну в отцовском кабинете, а сам решил почитать у себя в комнате книгу. Вскоре из кабинета до меня донеслись звуки плача. Я пошёл на них.

Зайдя в кабинет, я увидел, что Катя уткнулась лицом в подушку и горько рыдает.

- Что с тобой? - спросил я, подойдя поближе и наклонившись.

Катя ещё сильнее заплакала. Я повторил свой вопрос таким осторожным тоном, на какой только был способен.

- Они... такие... молодые... а у них ребёнок, - от слёз Катя едва могла говорить, - а у меня... никогда не будет.

Мне стало так жаль Катю, что я сам чуть не заплакал. Я погладил её по голове а затем - не знаю, как я осмелился на это - поцеловал её щеку. Это был поцелуй брата, но не любовника, нежности, но не страсти. Катя поняла это и не стала протестовать. Она уткнулась головой мне в грудь и продолжила тихо плакать. Я понял, что ей нужно выговориться кому-нибудь.

- Почему? - спросил я. - Ты молодая, красивая, здоровая. Не верю, что ты не можешь иметь детей.

- Я могу, - ответила она, - Лёша не может. Точнее, врач говорит, что небольшой шанс есть, но пока ничего не удалось...

Катя внезапно остановилась.

- Боже, зачем я это рассказываю, - прошептала она, берясь за голову.

- Мы же родственники, - сказал я, - я тоже тебе доверяю.

- Спасибо.

Я понял, что она правда мне благодарна.

Я собрался уходить и уже привстал, когда Катя взяла меня за руку.

- Подожди, - сказала она.

Я остался, и Катя откровенно поведала мне о своих несчастьях. Ребёнка они с Алексеем тщетно пытались завести уже пять лет. Были у сотни врачей. Выяснилось, что Катя была плодородна как заливная долина, а вот у Лёши обнаружились серьёзные проблемы. Шансов было очень мало. От искусственного же оплодотворения Алексей отказывался наотрез: он ни за что не хотел бы воспитывать чужого ребёнка. Катя считала, что это конец. Я не знал, чем ей помочь. Я только сказал:

- Всё будет хорошо.

- Ты так похож на Алексея, - неожиданно для меня сказала Катя, - и внешне, и говоришь то же самое. Ни за что б не поверила, что вы двоюродные. Родные так не бывают похожи...

Я молчал. Мне было неловко.

- Помоги мне, - сказала Катя.

Я не верил своим ушам, хотя, конечно, догадывался, о чём идёт речь.

- Я не могу, - сказал я, - это неправильно.

- Это мой единственный шанс, - отрезала Катя, - так ты поможешь мне?

- Да, - сказал я, - подожди.

Я вышел из комнаты и позвонил маме. Выяснилось, что они вместе с Лёшей в гостях у дяди обмывают новую машину. Звали нас с Катей туда же, но я сказал, что мы очень устали. Выяснилось, что домой они раньше, чем через три часа не вернутся, так как дядя живёт за городом, между электричками перерыв, а машину папа вести не может, потому что выпил. Всё складывалось очень удачно для нас с Катей.

Я разобрал свой полутороспалный диванчик и постелил на нём постель. Разные девушки на нём бывали, но настоящую женщину этот диван узнает только раз в жизни - сегодня. Так думал я в тот момент.

Я вернулся в кабинет и взял Катя за руку. Отвёл её к себе в комнату. Она увидела разобранную постель и отвела взгляд. Ей стало стыдно.

- Только давай сделаем всё быстро, - сказала она с напускной деловитостью, - можно даже не раздеваться полностью.

- Нет, - ответил я, - мы должны сделать всё красиво или не делать этого вообще. Ещё три часа нам никто не помешает.

- Да, ты прав, - сказала Катя и обмякла в моих объятиях.

Я поцеловал её в губы и стал проникать своим языком туда, где находился её язык. Сначала Катя сдерживалась, но потом перестала и разрешила мне похозяйничать у ней во рту. Я делал всё, о чем мечтал в четырнадцать лет и то, о чём не мог мечтать. Я водил языком по её ровным белым зубкам, я тёрся им о её шершавый язычок. Аромат её дыхания был подобен морскому бризу, а дышала она всё более часто. Когда я расстегнул пуговицы на её блузке и проник рукой под чашу лифчика, Катя задрожала в моих руках.

- Что я делаю, Боже, - зашептала она.

Я разделался с лифчиком и перешёл к её джинсам. Снять их без помощи Кати было нелегко. Она отстранила меня и справилась с ними сама, оставшись в одних только трусиках.

- Теперь твоя очередь, - сказала Катя и стала стягивать с меня свитер.

Я разделся и повалил Катю на диван. Я осыпал всё её тело от макушки до ступней ног сотнями и тысячами поцелуев, минуя только самое заветное место, которое пока было прикрыто светлой тканью трусиков. Прежде чем избавиться от них, я уделил особое внимание холмикам Катиных грудей, небольшим, но таким изящным. Их розовые наконечники затвердевали от прикосновений моего языка. Я медленно спускался ниже, а когда дошёл до цели, Катя слегка приподнялась, чтобы помочь мне избавиться от последней преграды. Я поцеловал низ её живота и стал очень аккуратно раздвигать в стороны её стройные ножки. Моему взору предстало истекающее влагой отверстие. Я поцеловал его, вызвав у Кати лёгкую дрожь, а затем прикоснулся к нему языком. Вкус был терпким и слегка солёным. Мне нравился он. Я проникал языком так глубоко, насколько мог, в Катину щёлку, а мои руки в это время теребили её грудь. Затем я занялся её клитором и вскоре довёл её языком до оргазма. Когда Катя кончала, она тихо постанывала и крепко, до боли, сжимала мои руки.